как! он уехал

- Ah! voilà la musique! s'écria Lantier furieux. Je vous avertis, je reprends la porte, moi! Et je file pour tout de bon, cette fois... (É. Zola, L'Assommoir.) — - Хватит нудить! - воскликнул взбешенный Лантье. - Предупреждаю, если это не прекратится, я смотаю удочки, и на этот раз - навсегда...

- Est-ce que tu l'as renvoyée pour tout de bon?, dit-il enfin. - Oui. Qui m'en empêche?, répondit-elle. (G. Flaubert, Madame Bovary.) — - Ты в самом деле прогоняешь ее? - сказал он наконец. - Да. А кто мне запретит? - отвечала жена.

Enfin, ils se fâchèrent. Comme Armand là-dessus s'absenta pour se présenter au bachot, la brouille fut une brouille pour de bon. (L. Aragon, Les Beaux Quartiers.) — Слово за слово, они поссорились. А так как вскоре Арман уехал сдавать экзамены, ссора превратилась в полный разрыв.

Puis il était parti pour de bon à dix-sept ans, sans plus s'occuper de Mildred, qu'il avait peut-être embrassée deux fois à la faveur de l'obscurité. (G. Simenon, Le fond de la bouteille.) — Потом он в семнадцать лет уехал навсегда, перестав и думать о Мильдред, которую он, может быть, пару раз поцеловал, пользуясь темнотой в кинозале.

Mais écoutez-le, qui vous reprend à chaque mot, fait le connaisseur, fait le coq du village, comme si, le village, il ne l'avait pas quitté depuis ses dents de lait! (M. Arland, L'Eau et le feu.) — Послушайте-ка, как он вас перебивает на каждом слове, строит из себя знатока и первого парня на деревне, как будто бы он не уехал из деревни еще когда у него прорезались молочные зубы.

Très vite, Albert se conduisit en coq de village. Il avait une assurance, un prestige que Marin n'avait pas. Albert avait été soldat, il avait de l'expérience, il avait aussi des souvenirs, la parole facile, un bel accent, l'imagination fertile, il savait disserter avec les femmes d'âge et babiller avec les filles du village. (E. Charles-Roux, L'Irrégulière.) — Очень скоро Альберт Шакель повел себя как первый мужчина на деревне. У него была самоуверенность, был престиж, которых не хватало его другу Марену. Альбер побывал в солдатах, приобрел опыт, имел о чем вспомнить, хорошо подвешенный язык, уменье рассказчика, богатое воображение. Он умел рассуждать с пожилыми женщинами и болтать с деревенскими девушками.

Mais écoutez-le, qui vous reprend à chaque mot, fait le connaisseur, fait le coq du village, comme si, le village, il ne l'avait pas quitté depuis ses dents de lait! (M. Arland, L'Eau et le feu.) — Послушайте-ка, как он вас перебивает на каждом слове, строит из себя знатока и первого парня на деревне, как будто бы он не уехал из деревни еще когда у него прорезались молочные зубы.

Le Petit Chose est très heureux. Il boit comme un Templier, mange comme un Hospitalier, et trouve encore moyen de raconter, entre deux coups de dent, qu'il vient d'entrer dans l'Université, ce qui le met à même de gagner honorablement sa vie. (A. Daudet, Le Petit Chose.) — Малыш на верху блаженства. Он пьет, как тамплиер, ест, как иоаннит, и между двумя глотками еще успевает рассказать, что он попал в университет и получил возможность честно зарабатывать свой хлеб.

Votre Altesse voudrait-elle donner cent mille francs pour savoir au juste quel a été le genre de mort de son auguste père? Avec cette somme, la justice serait mise à même de saisir les coupables, s'il y en a. (Stendhal, La Chartreuse de Parme.) — Вашему Высочеству угодно дать сто тысяч франков, чтобы в точности выяснить, каким образом скончался ваш батюшка? С такой суммой правосудие будет в состоянии найти виновных, если таковые есть.

Il passa donc à Constantinople, où, pour son argent, un effendi le mit à même de feuilleter tous les livres de la mosquée de Sainte-Sophie. (Bernardin de Saint-Pierre, La Chaumière indienne.) — Он уехал в Константинополь, где за деньги какой-то эффенди предоставил ему возможность ознакомиться с книгами мечети Святой Софии.

Aujourd'hui l'égout est propre, froid, droit, correct. Il réalise presque l'idéal de ce qu'on entend en Angleterre par le mot "respectable". Il est convenable et grisâtre, tiré au cordeau, on pourrait presque dire à quatre épingles. (V. Hugo, Les Misérables.) — В наши дни клоака стала чистенькой, холодной, прямой, корректной. Она, можно сказать, близка к тому идеальному состоянию, которое англичане называют респектабельностью. Она удобна, серовата, вытянута в струнку, почти нарядна.

... si j'avais votre indépendance et votre âge, je partirais, je dirais adieu à cette vieille Europe où tout est prévu, où les idées comme les routes sont tirées au cordeau. (M. Du Camp, Souvenirs littéraires.) —... имей я ваш возраст и вашу независимость, я бы уехал и сказал прощай этой старушке Европе, где все уже заранее известно, где идеи так же прямолинейны, как улицы.